Ветрами Серебряного бриза упоенье

Я увидел ее. Как чужие, мы друг мимо друга
Без привета прошли.
Мы прошли, не смутясь, лишь глаза
выраженья испуга
Утаить не могли.
И с злорадством невольным, и с дрожью
проснувшейся муки
Я замедлил свой взор:
О, как грустно на ней отразилися
годы разлуки,
Как увяла с тех пор!
Я ее не жалел. Но отрадное чувство твердило
Там внутри, в глубине:
Может быть, хоть одну из морщин этих
ранних родило

Сожаленье ко мне.

Ни тоски, ни любви, ни печали,
Ни тревоги, ни боли в груди,
Будто целая жизнь за плечами
И всего полчаса впереди.
Оглянись — и увидишь наверно:
В переулке такси тарахтят,
За церковной оградой деревья
Над ребенком больным шелестят,
Из какой-то неведомой дали
Засвистит молодой постовой,
И бессмысленный грохот рояля
Поплывет над твоей головой.
Не поймешь, но почувствуешь сразу:
Хорошо бы пяти куполам
и пустому теперь диабазу
Завещать свою жизнь пополам.

Упоенье — день вчерашний.
Страсть приспела — открывай.
Нет любви — не отвечай.
Искус бродит где-то рядом.
Там печаль прошедших дней.
Где любовь тебя искала?
– В лабиринте прошлых дней.
Кончен срок, пора забыться,
Нет ни света ничего,
Лишь мерцает далеко:
– Отзвук боли и стенаний.
Сердце плачет горячо.

Упоенье — яд отравы,
Не живи среди людей,
Не меняй своей забавы
На красу бесцветных дней.

Всe пройдeт, и жизни холод
Сердце чуткое сожмeт,
Всё, чем жил, когда был молод,
Глупой шуткой назовёт.

Берегись дыханья розы,
Не тревожь еe кусты.
Что любовь? Пустые грeзы,
Бред несбыточной мечты.

Не гонись за шумной славой,
Равным будь среди людей,
На веселье и забавы
Не жалей летящих дней.

Жизнь, любовь, мечты и грёзы —
Это всё не звук пустой,
Не страшись дыханья розы,
Наслаждайся красотой.

Кроваво-черное ничто взмесило
Систему тел, спряженных в глуби тел,
Спряженных в глуби тем, там, в темноте
Спряженных тоже. Явственно до жути
Передо мной ударила из мути
Фонтана белоснежного струя
То был поток (мгновенно понял я)
Не наших атомов, и смысл всей сцены
Не нашим был. Ведь разум неизменно
Распознает подлог: в осоке — птицу,
В кривом сучке — личинку пяденицы,
А в капюшоне кобры — очерк крыл
Ночницы. Все же то, что заместил,
Перцептуально, белый мой фонтан,
Мог распознать лишь обитатель стран,
Куда забрел я на короткий миг.

Я тенью сойки был, нашедшей смерть
В лазури лживой, грянувшись о твердь
Стекла; я пухом был белесым - он
Парил, все в том же небе отражен.
А что за дивный вид, когда газон
Настолько снегопадом занесен,
Что кресла и кровать совсем вовне
Стоят - в снегу, в кристальной той стране.
Я тенью сойки был, нашедшей смерть,
С размаху, с лету грянувшись о твердь
С фальшивой перспективой.
У меня
Был мозг, пять чувств, - но простаком ни дня
Не перестал я быть. Играл во сне
С детьми, а утром вспоминалось мне,
Как мокрый был изрыт наискосок
Синусоидовалами песок
Следов велосипедных.
Как давно
Смерть дернула за струнку боли!

Что в тленье тихом верой греет нас
На воскресенье? Некий год? Иль час?
Кто счет ведет, в пути расставив вех?
Кого спасут - счастливцев или всех?
Вот - силлогизм: "Да, все умрут; но я -
Отнюдь не все; и смерть - не для меня".
Пространство - рой пчелиный. Время - песнь,
Жужжанье роя. Этот улей есть
Моя тюрьма. Но если б, не родясь,
Мы знали все про каждый икс, про грязь, -
То чем бы стала жизнь с тех самых пор?
Безумный, и тупой, и жалкий вздор!
Жизнь - это бред, что пишется во мгле
В смоле труп муравья. А рядом - стрекоза:
Алмазный ларчик на сосне; глаза
Лягушечьи. Ошибся Лафонтен:
Певунья - жизнь; жевавший жвачку - тлен!